Сокращенный вариант

действительный член Российской Академии Наук
Сергей Петрович Новиков
Президент Московского Математического Общества

Математики — Геростраты истории?
(не погибнет ли российская математика?)

I. Предыстория. Первые шаги морозовщины среди математиков.
Много лет назад мы с братом Андреем почти каждое воскресенье ездили в гости к Ляпуновым, где собирались школьники — мальчики и девочки из небольшого дружеского круга интеллигентных математических семей. Бывал там и Владимир Игоревич (Дима) Арнольд, он на год старше меня. Восторженный энтузиаст, необыкновенно красивый и принадлежавший к одной из наиболее родовитых русских дворянских семей, Алексей Андреевич Ляпунов (ученик моего отца) организовал из нас ДНО — детское научное общество — и знакомил нас с началами разных наук, особенно биологии. Где-то около 1950-51 года он рассказал нам о попытке известного революционера-народника Морозова, отсидевшего 20 лет в Шлиссельбурге: базируясь на астрономических явлениях, явно или аллегорически (по его мнению) описанных в библии и прочих древних книгах, дать истинные датировки исторических событий. Получалось, что войны классической Эллады — например, Пелопоннесская Война, должны датироваться по Морозову не концом V века до н.э., а XIII веком нашей эры, во времена, когда Грецией владели крестоносцы-франки, а также многое другое. Короче говоря, вся древняя история — полная чушь. Мои родители очень разозлились на Ляпунова за приобщение нас к этой (по их мнению) чепухе. Впрочем, тут же, около 1951 года, возник известный радиоуглеродный метод, подтвердивший в основном стандартные датировки (до этого разные люди считали, что исторические даты не обоснованы). После этого Алексей Андреевич никогда к истории не возвращался. Он внес большой вклад в защиту биологии и биологов, в борьбу против Лысенко, все их дочери (мои старинные друзья) стали биологами, вместе со всеми членами своих семей.

Много лет я не вспоминал Морозова, полагал, что все это кануло в Лету. Но не тут-то было. В 1967 году, уже будучи молодым член-кором (меня избрали в 28 лет), я вернулся из первой своей загранкомандировки — из США (до этого меня не пускали без мотивировок а после этого — наказали еще на 10 лет за подпись писем в защиту диссидентов — в частности, А.С.Есенина-Вольпина).

Вернувшись из Америки, я почти сразу поехал в Академгородок (Новосибирск) на Топологическую Конференцию. И вот, во время этой Конференции мой бывший научный руководитель Михаил Михайлович Постников прочел лекцию об исторических открытиях Морозова. Это было в июле 1967 года. Я изучал Топологию в его семинаре, начиная с 1956 года. Он был очень компетентен в Топологии тогда, хотя уже через 2 года мы поняли, что Постников (которому было всего 30 лет) уже в прошлом как блестящий ученый. Видимо, душа его искала нового пути, жаждала блеска новой славы. И он нашел себе новый путь к 1967 году — Морозовщину. Я не был на этой лекции, но слышал от друзей и коллег. Насколько я знаю, Постников поверил в то, что радиоуглеродный метод несостоятелен: он требует большого количества материала для статистики, которого никогда нет, по его мнению. Кроме того, действительно выяснилось, что необходимы поправки, связанные с изменением радиационного фона Земли (кажется, эти поправки не превышают 500 лет для событий 5000-летней давности, но если очень хочешь во что-то поверить, можешь из копеечных событий сделать вывод на рубль…). Следует учесть также, что Постников абсолютно невежествен в основах физики и вообще в прикладных науках. Зная это очень хорошо, я посмеялся и забыл о Морозовщине еще на 10 лет.

Моими лучшими учениками в Топологии, уже созревшими и признанными в мировой науке, были к середине 70-х годов В.М.Бухштабер, А.С.Мищенко и (наполовину) А.Т.Фоменко, который был также учеником П.К.Рашевского, нашего тогдашнего зав. кафедрой, человека очень честного и интеллигентного. Они уже прошли уровень признания, выразившийся в приглашении сделать секционные доклады на Международных Конгрессах Математиков (я стал работать в математической физике к этому времени), Фоменко сильно помог мне, когда я реализовывал встречавшую сопротивление программу постановки курса Римановой геометрии на мех/мат'е в 1971-75 годы. Необыкновенно симпатичный по-человечески, Фоменко нравился мне и многим другим еще и как автор весьма неплохих картин, к которым, однако, следовало бы особенно присмотреться, так как они, по моему мнению, ярко вскрывают некоторые психологические (или психические?) аспекты его личности.

Некоторые странности я стал замечать и в чисто математической деятельности Фоменко, Д.Аносов указал мне на странное понимание понятия ''доказательство'' в его работе. Мищенко и Фоменко написали серию абсолютно пустых работ в 1977-81 гг. об интегрируемых системах, ничего не добавив, кроме абстрактных слов, к работе С.Манакова. Я говорил им это еще в 1977-78 годах, но они ничего не понимали и обижались. Как видно, выйдя из Топологии, они не проявили того, что называется «здравым смыслом», не смогли освоить главного в новой для себя области — теории интегрируемых систем: что здесь интересно, а что нет, что тривиально, а что нет. Мое мнение совпадало с мнением всех профессионалов, оно было очевидно.

Мне кажется, этот экскурс в математику поможет понять и то, что происходило у них с историей: если люди не могут понять сути соседней области математики, не той где они выросли, им безусловно невозможно понять и суть совсем других, чуждых математике наук, таких как история.

А вместе с тем, тесная дружба Мищенко и Фоменко во второй половине 70-х годов, их тесная связь с М.М.Постниковым в этот период и дальнейшая ссора всех со всеми связана именно с историей, с морозовщиной. С историей, возможно, связано и резкое падение научного уровня Фоменко и Мищенко в тот период. Возможно, они осознали, что великое их (Морозова) открытие имеет большее общечеловеческое значение, чем вся их математика, но об этом ниже.

II. Первый этап развитой морозовщины среди математиков.
Во второй половине 70-х годов Михаил Михайлович Постников добился большого успеха. Он обратил в Морозовскую веру группу мех/мат'ской талантливой молодежи. Это — Фоменко и Мищенко из моих учеников, к которым примыкали и другие, которые вскоре потеряли интерес. Поначалу Толя Фоменко пытался убедить и меня. Он верил, что как только я увижу астрономические аргументы [восходящие к Морозову, но уточненные им], я сразу поверю. Он пришел ко мне с картами и чертежами: Возьмем Пелопоннесскую Войну Афин и Спарты. В книгах Фукидида описана тройка затмений: два солнечных с интервалом 7 лет, и затем лунное через 11 лет. Зная о подобной тройке и зная дату с точностью плюс-минус (кажется) 300 лет, можно ее указать абсолютно точно. Впрочем, этот аргумент уже был использован в XVII веке, и была указана точная дата начала войны — около 430 года до н.э. Возражение Фоменко (Морозова) таково: у Фукидида одно из затмений описано как полное, а в тройке, которая реально была в конце V века до н.э., это затмение было неполным на интересующей нас территории. Полное мы найдем 15 веков позднее — в эру крестоносцев-франков. Фоменко гордо глядел на меня, ожидая полного согласия. Я засмеялся и спросил его: как можно делать выводы из столь неточного по своему характеру материала? Это — не раздел математической логики. Какого уровня точности в описаниях древних книг он ждет? Был ли Фукидид там сам, придавал ли он значение разнице между полным и неполным затмениям и т.д. Все это — очевидная нелепость.

Фоменко был очень огорчен.

Пример «династического подбора» у Фоменко

Их пропагандистская деятельность стала весьма настойчивой. Когда они стали выступать среди историков, пробивать эту чушь в печать, я сказал им с Мищенко, что эта деятельность позорит кафедру дифференциальной геометрии МГУ, это может нанести урон ее научному авторитету. Возникли обиды, усугубленные моей низкой оценкой их математических работ этого времени.

Им начал помогать 75-летний математик — академик С.М.Никольский, которому, кажется, это теория сильно понравилась, представил работу в печать (И.Виноградов отказался). Кажется, помог и Е.П.Велихов, по доброте и полному нежеланию отличать чушь от науки. Между Фоменко, Мищенко и Постниковым вскоре возникла ссора. Трудился реально один Фоменко, остальные «примазывались», но хотели делить великое открытие по меньшей мере равноправно, а Постников хотел слыть «лидером», адепты которого уточняют мелочи по его указаниям. Постников отказывался вернуть Фоменке громадную написанную тем рукопись, ловко изображая Фоменко назойливым охотником за содержимым чужого научного кармана. С другой стороны, назревала реакция главных историков. Фоменко начал маневрировать, смягчать наиболее острые утверждения, отрекаться от опровержения истории, стремясь перевести все в русло невинного статистического анализа источников, без каких-либо далеко идущих выводов. Много других причин (включая аспекты порядочности) привели Мищенко к ссоре с обоими — Постниковым и Фоменко, со многими честными людьми, и в этих аспектах Фоменко держался тогда достойно. Это был особо гнусный период поздней Брежневщины.

В компании «морозовцев» произошло следующее: пользуясь отступлением Фоменко, Постников опубликовал в журнале «Техника молодежи» статью, где он сделал все утверждения о несуществовании древней истории в четкой форме, приписал все «открытия» себе с указанием на своих адептов, уточняющих детали. Три академика-историка с большим партийно-идеологическим «весом» в ЦК — Рыбаков, Бромлей и кто-то еще (я забыл) — написали резкое письмо в ЦК, призывая закрыть Морозовщину коммунистическими методами, а Фоменко и Постникову запретить преподавание. Фоменко бегал объясняться в ЦК. Он рассказывал мне, как один крупный чиновник из отдела науки и образования ЦК сказал ему дружественно: «Мне абсолютно безразлично, когда именно убили Юлия Цезаря». (Не Григорьев ли это был? Он держался очень цивилизованно). Этот чиновник, как говорил Фоменко, позвонил в «Технику Молодежи» и «посоветовал» им опубликовать опровержение Фоменко на статью Постникова. Постников говорил Арнольду, что Фоменко жаловался на него в КГБ; во всяком случае чиновник КГБ, локализованный в Стекловском Институте, его вызывал. Я не поверил тогда в жалобу Фоменко в КГБ (решил, что скорее, это была реакция на письмо 3-х историков в ЦК). Однако, с этого момента поведение Фоменко меняется:

он стал говорить всем (например, мне и Решетняку), что он порвал с историей. Действительно, в эти годы (1984-90 гг.) Фоменко стал снова активно заниматься математикой, трехмерной топологией. В теории трехмерных многообразий его вклад мне представляется, весьма полезным. Он оказался умелым организатором численно-топологических расчетов.

Так или иначе, я решил в этот период, что Фоменко «выздоровел», и стал его поддерживать. У меня возобновились с ним теплые, как мне кажется, доверительные отношения. Кстати, я заметил (это было уже во второй половине 80-х годов), что Фоменко очень нравится В.А.Садовничему, тогда первому проректору МГУ. Садовничий мне это сам сказал после доклада Фоменко о компьютерно-топологических работах, совместных с Матвеевым, на Математическом Обществе где-то около 1987 года. Я сказал тогда Садовничему, что это — хорошие вещи.

Я стал надеяться в конце 80 — начале 90 годов, что мне удастся передать Фоменке кафедру и Московское Математическое Общество, где я был Президентом с 1985 года. Только после 1992 года мне окончательно стало ясно, что мне не удастся выполнить данное мной когда-то Колмогорову обещание — возглавить и возродить Отделение Математики мех/мат'а: хотя Боголюбов меня и поддерживал, Логунов и Садовничий в 1985-87 годах резко воспротивились, да и мех/мат к 90 году уже сильно продеградировал. После моих выступлений на Общем Собрании Академии и в прессе против нелепостей Логунова в общей теории относительности и в руководстве МГУ (1988), а также выступления Арнольда против Садовничего в другом месте (1990), была возможность в начале 90-х годов все поменять в университете. Новая Российская власть, однако, не придала тогда значения необходимости замены всего слоя руководящих административных кадров МГУ, думала, что все само собой образуется через демократию, не видя, как организуются в МГУ «выборы», кто выбирает: отнюдь не весь коллектив профессоров, и не весь профессорско-преподавательский состав, и не весь коллектив МГУ. Кто-то отбирает «специальных» выборщиков.

Ельцинская власть получила в награду дурно пахнущий наци-коммунистический пропагандистский центр, центр взращивания дерьма.
Я стал поддерживать деятельность более молодых хороших математиков по созданию Независимого Университета, Арнольд был здесь активен еще до меня. Мне стало ясно, что мех/мат МГУ находится на стадии умирания, он слишком переполнился гнилью, хотя, возможно отдельные живые органы могут действовать еще долго.

III. Триумф Морозовщины.
В конце 1990 года Фоменко (не без моего участия) был избран член-кором АН СССР на последних выборах в Академию наук СССР. Перед выборами я организовал опрос членов Московского Математического Общества: кого из наших математиков, еще не избранных в Академию, они считают лучшими? Кого каждый из них считает лучшим в своей узкой области математики? О членах Академии мы не спрашивали из соображений корректности. Манин и Синай (которые еще не были даже член-корами АН СССР), далеко оторвались от других, а из остальных Фоменко шел в первой тройке, вслед за Маргулисом и Аносовым. Как видите, популярность у него была очень высокой; я понимал, конечно, что лучшие работы Фоменко не идут в сравнение с лучшими работами Маргулиса, Аносова, Адяна, Добрушина, что он обязан своей популярностью как искусной, красиво сделанной рекламе, так и симпатии интеллигентного общества математиков в СССР (да и за рубежом) к своим картинам. Я поддержал избрание Фоменко член-кором после того, как стало ясно, что Синай не проходит, а Манин и Аносов уже были выбраны. Фоменко активно поддержал Никольский (его первый кандидат, Бесов — хороший математик, уже был выбран в 1 туре).

Никольский выступил и заявил, что Фоменко — это много больше, чем просто математик, он ценит его и за другие виды деятельности.

Многие поддержали тогда Фоменко. Кислую физиономию делал только один Арнольд, и то в кулуарах, но почему — он мне не сказал. На самом деле, Постников уже жаловался ему, что Фоменко писал на него в КГБ. Арнольд сказал мне это только через 2 года. Здесь же Арнольд лишь сказал, что работы Фоменко не первоклассны, много есть математиков лучше него. Я ответил, что это, конечно, так, но мы сейчас их не можем выбрать, а Фоменко лучше многих других кандидатов, и за хороших математиков он будет голосовать. Иначе Отделение выберет более слабого, чем Фоменко. Фоменко выбрали.

Мир стал быстро меняться в начале 90-х годов.. Я стал на часть года уезжать в различные страны, начиная с 1991 года — во Францию, в США. В 1992 году, проводя весенний семестр в Мэриленде, я узнал, что Фоменко по договоренности с Логуновым и Садовничьим разделил мою кафедру за моей спиной. Он тщательно скрывал от меня эти планы перед началом моей поездки в США. Я простил это, хотя личность его стала для меня сомнительной (ниже еще мы обсудим некоторые любопытные обстоятельства, предшествовавшие разделу, в частности, роль Ширяева).

Если Логунову просто нужно было мне «отомстить», а Садовничьему — выдвинуть своего показного математика, в частности, альтернативного геометро-тополога, более ему приятного (эти люди видят влияние ученого лишь в чинах и постах), то Фоменке, как быстро выяснилось, нужна была кафедра как база для нового тура крупномасштабного наступления на историю.

Тогда же, весной 1992 года, я последний раз поддержал (весьма слабо) Фоменко на выборах в РАН, на этот раз в академики: я прислал е-мэйл из США, где заявлял, что поддерживаю Адяна, Аносова, Ульянова и Фоменко. Слава богу, его тогда не выбрали.

Причина поддержки была такой: Известный западный математик советского происхождения (Виктор Кац) сообщил мне о высказывании встреченного им только что в Италии Л.Д.Фаддеева: «Наверное, придется выбрать в академики Кострикина». Кац с презрением высказался о Кострикине, хуже даже, чем я. Я опасался, что Фаддеев не вполне избавился от влияния Шафаревича, который давно лишился совести в науке [история с работой и наградами Кострикина может быть включена в сборник классических образцов нарушения научной этики среди математиков, причем Шафаревич -активный ее участник]. Однако, избирать стали Фоменко, Кострикин же был скорее использован для отвлекающего маневра. Шафаревич активно поддержал Фоменко, неся какую-то чушь о его работах, которых он не знал. Арнольд презрительно опроверг Шафаревича, назвал «образованщиной» математиков, судящих о работах лишь по введениям. Он завалил Фоменко в тот раз, в 1992 году.

Кстати, Арнольд был неправ: Шафаревич нес чушь, не имеющую отношения даже к введениям работ Фоменко.

В тот момент я не знал о том, что Фоменко только что, весной 1992 года, взял к себе на новую кафедру (Дифференциальной Геометрии и Приложений) сына Шафаревича, сотрудника В.П.Маслова, не имеющего никакого отношения к геометрии. Этот весьма посредственный, незаметный математик-сын, разумеется, использовался Фоменко и Масловым как средство для организации коррупции.

(Сагдеев называл подобную ситуацию «киднеппингом по академически», когда призывал избрать некомпетентного сынка члена Политбюро Устинова в член-коры по физике.)

Организовал торговый обмен с киднеппингом по-математически В.Маслов, большой специалист в таких делах. Возник альянс Маслов-Фоменко-Шафаревич. Арнольду удалось провалить Фоменко в 1992 году только потому, что появился разгромный отзыв известного американского математика Альмгрена в «Bulletin of AMS» на книгу Фоменко по многомерному вариационному исчислению, указавший грубые ошибки, о которых к тому же он сообщил Фоменке до выхода книги, но Фоменко проигнорировал, хотя имел время изменить текст.

Я вернулся из США через месяц после выборов в Академию (уже РАН). Две вещи были для меня большой новостью:

Первое — это уже упомянутый разгром в научной литературе книги Фоменко. Хотя он знал уже давно об этих ошибках, но от меня все скрывал. Один из лучших геометров мира — М.Громов — сказал, что работы и книги Фоменко написаны фальшиво, что красота презентации его результатов во Введениях и на публичных лекциях не имеет никакого отношения к малоинтересному абстрактному содержанию подлинного текста работ. Сказал Громов это публично, т.е. в присутствии ряда геометров на приеме у ректора в Мерилэнде, посвященного присуждению ему Вольфовской Премии. Он говорил это много раз и потом.

Второе, о чем я узнал летом 1992 года — это появившаяся в 1992 году в Издательстве МГУ новая книга Фоменко (она формально датирована 1991 годом, но реально вышла поздней весной 1992 года) — книга с полным составом всего морозовского бреда. При издании этой книги университет (т.е. Садовничий) поступил осторожно: было написано, что книга издается за счет автора. Далее, книга начиналась с отзыва «Президента Международного Общества им.Бернулли» профессора А.Н.Ширяева. Ширяев написал о достижениях этой книги Фоменко в области математической статистики.

''Талантливый, но редкостно безответственный, Алик Ширяев сделал это по легкомыслию и дружбе, дав Фоменке, вероятно, отзыв, подписанный просто ''Профессор Ширяев'', а уж ''Президента Бернулли'' Фоменко добавил сам'':— приблизительно так я думал и написал сначала.

Однако, Ширяев это опроверг. Беседа с ним состоялась на Европейском Конгрессе математиков в Будапеште (июль 1996 года), когда я показал ему мой текст.

''Я же говорил тебе несколько лет назад, что посылал это на отзыв трем членам общества Бернулли, и ни один из них не написал, что это чушь''-сказал он.

Да, я вспомнил: Он мне действительно это говорил в 1992 или 93 году. Ширяев добавил: ''Общество Бернулли я сам поставил в подписи к введению к книге Фоменко, на основании этих отзывов.''

Сейчас, однако, после путаных ответов на серию вопросов, Ширяев признал, что посылал сочленам по обществу Бернулли отнюдь не текст книги, а какую-то английскую ''статью'' Фоменко, содержащую лишь умные мат. статистические словеса с обещанием применить к анализу ''нарративных источников'' в истории; там ничего не было написано о самой истории, в отличие от книги. Ширяев твердил, что он ничего не знает и не хочет знать про историю в книге Фоменко. Я смог ответить только так:

''Не люблю, когда умные взрослые люди так примитивно вешают мне лапшу на уши. Ты, как Президент Общества Бернулли, написал хвалебное предисловие к книге по опровержению истории математическими методами, вышедшей в издательстве МГУ, а Западным коллегам по обществу Бернулли, ничего об этом не знающим и доверяющим тебе, дал на отзыв что-то другое, без истории, без морозовщины. Никто из них этой книги не видел, не проверял добросовестности при применении статистических тестов. Это же главное в прикладной статистике. Я тебя некомпетентным дураком не считаю. Здесь что-то не то. Невольно возникают самые худшие предположения. Так или иначе, но люди, на которых ты ссылаешься, не писали о книге ничего: это утверждение не соответствовало действительности.''

Западные вероятностники, которым я уже показал ''Историю по Фоменко'', поражаются отзыву Ширяева на книгу: они знают Ширяева как человека умного и рационального.

Почему Ширяеву надо было такое сделать в 1991 году, да при этом еще так продуманно?Кто или что руководило его действиями?

В результате зтого, с помощью поддержки общества Бернулли Фоменко смог убедить кого-то очень важного в том, что его исторические взгляды не противоречат науке. Очевидно, в числе зтих ''важных'' было руководство МГУ: очень скоро, в течение года, ему создали кафедру, и вообще стали его интенсивно выдвигать (об этом ниже).

Кстати, за последние 25 лет я неоднократно видел случаи, когда доказывалась какая-то чушь (например, что человек усваивает азот прямо из воздуха, что обнаружена масса нейтрино, подтверждение разных нелепых теорий в астрофизике и т.д.) — и всякий раз тут был свой мат. статистик, который давал научную базу в лице «умной» статистической терминологии. К сожалению, дважды на моей памяти это были мои коллеги, вероятностники и статистики из института Стеклова. Статистика — такая вещь, что если засунуть правильно сделанные данные, то и получишь, что надо — был бы интерес.

В.Бухштабер — один из лучших моих учеников в топологии, работающий также в прикладной математике — по просьбе действительно серьезных прикладных статистиков из его семинара с Айвазяном ряд лет назад приводил к ним Фоменко с его теориями и данными, отстраняясь (как друг Фоменко) от личного участия:

Фоменко сделал доклад красиво, но они запросили и рассмотрели сам материал по-существу и затем пожали плечами — ничего здесь нет.

В декабре 1993 года, во время Конференции в Тель-Авиве по геометрии, я посещал семью Лени Макар-Лиманова, математика нашей школы. Я предложил пари: откройте мне книгу Фоменко (о которой уже говорилось) на любой случайной странице 3 раза, и я укажу на этой странице какую-нибудь фантастическую чушь. Сын Макар-Лиманова, студент, имел эту книгу. Опыт был сделан. В первый раз открыли случайно — я указал на отождествление древней Ассирии с Германией. Второй раз — на идентификацию Вавилонского пленения древних иудеев с Авиньонским пленением пап. Третий раз — на идентификацию германского вождя Одоакра (Одовакара), убившего в 476 г. последнего западно-римского Императора с Отто Кайзером, императором Германской Империи, жившим несколько столетий спустя. Я выиграл.

В следующие за этим годы Фоменко выпустил поток книг по опровержению истории. В некоторых из них он продолжал помещать предисловие «Президента Общества Бернулли» А.Ширяева. Его книги уже стали официально издаваться от имени МГУ, мех/мат факультета, учебно-научного центра при МГУ и т.д. История опровергнута с помощью математики! Это уже не хобби, а основная работа.

Он успешно опроверг и русскую историю: Киевской Руси не было, монгольского ига не было, Батый — это русский атаман по прозвищу Батя, он же Иван Калита, Дмитрий Донской — он же Тохтамыш, причем так называемая Куликовская битва была на самом деле в Москве «на Кулишках», ставка Мамая была где-то на Таганке, Иванов Грозных было четыре (не мог же один человек иметь 8 жен!), один из них стал Василием Блаженным … .

Фоменко дал серию интервью широкой прессе об этих открытиях. В числе прочего, осенью 1995 года он поведал ''Комсомольской Правде'', что Исаак Ньютон придерживался тех же взглядов на достоверность истории, что и он. Говорил он это и в других местах.

Как это может быть, скажите на милость, если Ньютон в специальных трудах анализировал вопрос,— родился Иисус Христос точно в нулевом году или на несколько лет раньше. Кажется, по Морозову-Фоменко здесь есть смесь разных имен и смещение лет на тысячу. Ньютон сомневался в достоверности Египетской истории III тысячелетия до нашей эры (британцы этого стесняются, хотя вспомните, что это было начало 18 века, и достоверной считалась лишь библия). Подвергать сомнению основные события последних трех тысячелетий Ньютону не пришло в голову и в тяжелом сне. Впрочем, фанатики всегда так делают. Они знают высшую правду, и подделки для убеждения других их не смущают.

В эти же годы бурно развивалась и административно-научная карьера Фоменко:

В 1994 году он был избран академиком РАН. Ни меня, ни Арнольда не было. Свою поддержку я снял еще в 1992 году и считал выборы Фоменко невозможными после научного разгрома и рецидива морозовщины. Как будто нарочно, Президиум РАН назначает выборы на середину учебно-научного года, на март, когда приехать трудно.

Тут же, в 1994 году Фоменко выбирают Заместителем академика-секретаря Отделения Математики РАН. Он часто представляет Отделение математики на Президиуме, ввиду частого отсутствия Академика-секретаря Л.Д.Фаддеева.

Почти сразу ему создают Лабораторию Компьютерной Геометрии на мех/мат'е МГУ. В ее официальных планах — деятельность по истории, морозовщина.

В 1995 году ректор МГУ В.А.Садовничий назначает его Заведующим Отделением Математики мех/мат'а МГУ — должность, которую много лет занимал П.С.Александров и затем А.Н.Колмогоров. Это — официальный глава Математики на мех/мат'е. В кабинете Колмогорова размещается теперь Носовский, сотрудник Фоменко, превращающий вместе с ним Ивана Васильевича в Василия Блаженного.

Обратите внимание: опровержение истории не мешает, а помогает Фоменко в его карьере!

И, наконец, последний штрих — присуждение Фоменке Гос. Премии РФ по математике за 1996 год. Это я наблюдал и даже пытался помешать, учитывая второстепенный, ничтожный уровень представленных Фоменко на Премию работ. Мы оба — Арнольд и Я — написали отрицательные отзывы на Фоменко, будучи экспертами в теории интегрируемых систем, но ни с нашим мнением не посчитались, ни других серьезных экспертов не запросили. Фоменке «надо было» дать Премию.

В чем здесь дело? Что за сила тянет Фоменко вверх? Неужели просто мелкие стрикулисты вроде моего бывшего друга Вити Маслова одурели от сверхпатриотизма после того, как не смогли устроиться на работу на Западе? Говорят, Витя «аппликался» более 20 раз в США, Франции и т.д., но его не взяли; теперь он истерически вещал на Госкомитете по Премиям РФ, отстаивая слабенькие работы Фоменко и Белавкина, что Новиков и Арнольд предали Россию, сидят за рубежом и хотят оттуда нас учить: в этот момент я был в командировке на Западе продолжительностью 3.5 месяца, Арнольд тоже. (Кстати, великий патриот, как выяснилось, уезжает в провинциальный университет Великобритании на 10 месяцев, не побрезговав позицией довольно низкоко уровня, а его довольно посредственный протеже Белавкин-отнюдь не молодой человек, против которого я тоже возражал,— уже несколько лет работает ассистентом в малозначительных британских университетах.)

Я думаю, Маслова тут недостаточно. Какая-то влиятельная сила, какая-то «бывшая» темная структура, к которой принадлежат и Маслов, и Садовничий, тянет Фоменко наверх. Ряд штрихов указывает на то, что и некоторые другие влиятельные математики, знающие как о ничтожном уровне математических работ Фоменко, выдвинутых на Премию, так и всю нелепость морозовщины, не смогли или не хотели здесь мешать. Можно и здесь пытаться свалить на безответственность одних, временную слабость других. Может быть, в период осени 1995 года и весны 1996 года, когда многие считали победу коммунистов несомненной, многие испугались, темные бывшие структуры обнаглели, и люди типа Вити Маслова и Шафаревича решили, что пришло их время, надо лишь сыграть на всей темной дряни?

Так или иначе, все указывает на то, что морозовщина по меньшей мере не мешает карьере Фоменко, а скорее помогает, она кому-то сильно нравится.

Имеется один бесспорный факт: научные администраторы, выдвинутые брежневщиной-это во многих случаях люди, научные работы которых на самом деле написаны другими; кроме того, даже если они и умны, и имеют бесспорные административные способности, все равно они не видят чуши в Фоменко-подобных вещах; как правило, они малоинтеллигентны внутренне. Кстати, они полностью сохраняют и коммунистическую традицию отрицательной оценки международно признанных ученых (или они просто успели безнадежно поссориться с ними, выдвигаясь сквозь самые грязные норы и лазы брежневских времен, делая этим ученым гадости?).

Так или иначе, мой вывод печален: я жду очень плохих последствий от всего этого для российской математики. Не сомневайтесь, реакция Общества будет рано или поздно. Очевидные всем сумасшедшие, поддержанные малоинтеллигентными руководителями, эгоистами, помнящими лишь про свой карман, и просто безответственными особями, которых немало в нашей научной породе, занимая кабинеты Колмогорова, Петровского, Боголюбова, Лаврентьева и др., безусловно приведут к потере математикой статуса уважаемой профессии в России.

Математики, будьте осторожны! Боритесь за свою профессию!

Лето 1996 года, Черноголовка

впервые опубликовано здесь

Copyright 1996-97 Sergey P. Novikov